Крещенские морозы [сборник 1980, худож. M. Е. Новиков] - Владимир Дмитриевич Ляленков

Севера. Со Степаном она только здоровалась и в разговоры не вступала. На улице и со Степаном столяр почти не разговаривал. И казалось, не желал даже встречаться с ним. Но дома принимал приветливо. Усаживал в своем кабинете, приносил чай, кофе или водку. Открывал длинный узкий ящичек собственного изготовления со множеством отделений. В них лежали вроссыпь сигареты, папиросы, сигары разных сортов.

— Закуривай, Степан Иванович, — произносил он. И сам закуривал. И начинал говорить. Вначале Степан не все понимал. Слова: сюжет, нюансы, коллизии, фабула, интуиция, дедукция и прочие, которыми свободно сыпал Мильков, были непонятны. Степан отмалчивался и слушал. Следил за плавными жестами столяра, за медленным произнесением слов, которое подчеркивало их важность. Ум, уверенность в своей значимости были на лице и в неподвижных глазах Милькова.

— Я рад, что ты со мной познакомился, — говорил столяр, выпустив вверх струю дыма и проследив за ним. — К тому же ты — милиционер. А развитие интеллекта для милиционера — очень важное дело. Я давно наблюдал за тобой. Ты — открытая душа, ты не сошелся с этими отпускниками, и это вполне естественно: они — быдло. Технократское быдло. Это подобные им толкуют о Толстом, о Салтыкове и Щедрине. И о Тургеневе. Но ничего не понимают. Не понимают, что все их писания — для школьников. Для современного человека, Степан Иванович, главное — сюжет, стремительное развитие его, повороты… Ах! — Мильков воодушевлялся, хватал с полки книгу. — Рассуждать можно много, Степан, — открывал он первую страницу, — но лучше на примере показать. Вот слушай.

На лбу столяра выступал пот, глаза стекленели. Щеки проваливались еще глубже.

— В полночь раздался взрыв, — читал он нараспев и громко. — Сигнализация в здании не сработала. Где-то, будто под землей, раздались выстрелы. Эхо в горах повторило их, и крестьянам в ближней деревне показалось, что за домом Стемблов опять началась перестрелка… — Столяр откинулся к стене, взгляд его поблуждал по потолку. — Ох, — выдохнул он в изнеможении, — сколько сразу загадок, Степан! Ты понимаешь?.. Но пойдем дальше. Только ты, Степан, меня не перебивай…

Первую книгу они совместно прочли за неделю. Во время третьего урока, или сеанса, как говорил столяр, Степан водки уже не пил, но уходил от друга очумелым. Его качало в стороны. Выйдя из калитки Милькова, Степан топтался некоторое время в потемках, соображая, в какой стороне его дом. Пробравшись за сарай в летний домик, падал на топчан. Лежал с час или более без сна. И спал беспокойно. Часто вскидывался и просыпался. Сообразив, что он дома, валился снова трупом. Потом жаловался Евгению Васильевичу, тот радостно — убеждал, что подобное явление закономерно.

— В тебе перерождение совершается, Степан Иванович, — улыбался Мильков. — Скоро детская болезнь пройдет. По себе знаю.

— Детская?

— Конечно. Перерождение, дорогой мой, рост!

Четвертую книжку прочли они за воскресенье. Читали с утра до полночи. Степан потом опять жаловался Евгению Васильевичу, что никак заснуть не мог. Тот взял его под руку.

— Ты не волнуйся, Степан Иванович, вспышек в голове у тебя еще не было?

— Каких вспышек?

— Как тебе объяснить… Слушай, я помню, мальчишкой ты дрался много…

— Ну?

— Ну вот, помнишь, когда влепит кто в глаз, так будто вспышка огненная… Было такое?

— Было. Сверкает в глазу.

— Вот-вот. А тут, понимаешь, не в глазу, а в голове начнет вспыхивать. Как начнет — и будешь спокойно спать…

Вечером они сидели рядышком на топчане в летнем домике за сараем, и Евгений Васильевич говорил:

— Вся суть, Степан, в сосредоточении мыслей на каком-нибудь одном предмете или явлении. Стоит человеку сосредоточиться, подключается подсознание. Оно работает таинственно, но оно — величайшая сила. Метод дедукции на нем и основан. До сих пор, Степан Иванович, в литературе считается, что Шерлок Холмс выдуман Конан-Дойлем. Я тебе скажу прямо: это брехня. Такую пулю писатель пустил в свое время. Дураки критики поверили, разнесли по всему свету. А этот величайший писатель всех времен и народов пустил такую пулю вот почему: тогда в одном Лондоне было более ста тысяч воров и проституток. Если бы писатель сообщил о подлинном Холмсе, его бы убили. Или отравили. Понимаешь? Еще бы! Сидит человек у камина, выслушивает пострадавшего. Сосредоточившись, выкурит одну-две трубки — и преступник определен! Каково? Воры убили бы его… Ах, Степан Иваныч, много еще тайного в мире! — Столяр молчал, крутил головой и чмокал губами. — Да, хорошо пишут англичане. Только фамилии у них встречаются какие-то дикие. Язык сломаешь. Уинблы, Стейнблы, сэр Уинбл… Тьфу! Главный герой. Пришлось всю книгу переписать заново.

— Переписать? — спросил Степан.

— Да, от строчки до строчки. И поставить русские фамилии. Совсем другое дело получилось. Шедевр. Я тебе дам почитать… Комиссар Мегрэ тоже, конечно, списан с живого человека. Но этот уже не то. Интеллект у него слаб. Он напоминает наших сыщиков, которые за факты цепляются. И только. Грубая работа. Вот возьми ты нашего Пушкова. Выкравшего сокровища из стены ему не найти! А я найду, Степан!

— Ты?

— Да!

— Как же?

— Только ты помалкивай… Это хорошо, Степан, что мы с тобой сдружились. Ты — грубая сила, ты — все равно что комиссар Мегрэ. А я — богатый интеллект. И мы с тобой грабителя найдем. — Столяр подвинулся к Степану ближе. Степан почувствовал, что товарищ весь дрожит. — Главное, Степан, сосредоточить мысли в одном фокусе. Сфокусировать их в какой-то таинственной точке. Произойдет та самая вспышка в мозгу, о которой я тебе говорил, — и задача будет решена! Тайна станет явью! Я, возможно, тысячный вариант решаю. Но вспышки еще не было. Но я уже близок, Степан Иванович…

Приятели сумерничали в летнем домике. Степан поддался искреннему тону Евгения Васильевича. Сам впал в искренность. Они выпили немножко настойки. И Степан пожаловался, что Пушков хоть и родственник, а зажимает его по службе. Сослал в район кирпичного завода, обещал послать учиться, но не посылает. И скорей всего — не пошлет.

— А зачем тебе учиться? — изумился Евгений Васильевич. — Ты и радуйся, что не послал! Что ты! Для чего тебе? Брось! Начальником сделают, когда поучишься, а как тогда будешь работать над собой? Да загнал он тебя на кирпичный — и радуйся. Ходи там и сосредоточивайся, голубчик! Ты возьми меня: я столяр высшего разряда. По неделе, по две я сижу в мастерской без работы. Нету ее! Но мне каждый месяц сто тридцать целковых вынь да положь. Да столько же я дома заработаю. А будь я начальником? Да я б мотался целый день как оглашенный. Со всех сторон задергают! А так я копошусь, помалкиваю